Перед чтением этой подборки советую почитать версию 4. Здесь - то, что за прошедшие
полгода добавилось. Уровень требований несколько снизился - мало хорошего попадалось.
Алексей Меллер
| ИНСТРУКЦИЯ
Сейчас, когда я бросаю взгляд на весь этот Голливуд, - вон то кричит "Меня не едят!", а та - "Со мной не живут!". Скажи, где были мои глаза, чего я ждал, идиот, когда хотел уцепиться за, а мог оттолкнуться от, не оспаривая отпора, не пытаясь прижать к груди?! Зачем мне знать, из какого сора? Ходи себе и гляди! Но мне хотелось всего - и скоро, в руки, в семью, в кровать. И я узнал, из какого сора, а мог бы не узнавать. "Здесь все не для обладания" - по небу бежит строка, и все мое оправдание - в незнании языка. На всем "Руками не трогать!" написано просто, в лоб. Не то чтоб лишняя строгость, а просто забота об. О, если бы знать заранее, в лучшие времена, что все - не для обладания, а для смотренья на! И даже главные женщины, как Морелла у По, даны для стихосложенщины и для томленья по. Тянешься, как младенец, - на, получи в торец. Здесь уже есть владелец, лучше сказать - творец. Я часто пенял, Создатель, бодрствуя, словно тать, что я один тут необладатель, а прочим можно хватать, - но ты доказал с избытком, что держишь ухо востро по отношенью к любым попыткам лапать твое добро. Потуги нечто присвоить кончались известно чем, как потуги построить ирландцев или чечен. Когда б я знал об Отчизне, истерзанный полужид, что мне она не для жизни, а жизнь - не затем, чтоб жить! Когда бы я знал заранее, нестреляный воробей, что чем я бывал тиранее, тем выходил рабей! У меня была фаза отказа от вымыслов и прикрас, и даже была удалая фраза, придуманная как раз под августовской, млечной, серебряною рекой, - мол, если не можешь вечной, не надо мне никакой! Теперь мне вечной не надо. Счастье - удел крота. Единственная отрада - святая неполнота. Здесь все не для обладания - правда, страна, закат. Только слова и их сочетания, да и те напрокат. ДВЕНАДЦАТАЯ БАЛЛАДА Хорошо, говорю. Хорошо, говорю тогда. Беспощадность вашу могу понять я. Но допустим, что я отрекся от моего труда и нашел себе другое занятье. Воздержусь от врак, позабуду, что я вам враг, буду низко кланяться всем прохожим. Нет, они говорят, никак. Нет, они отвечают, никак-никак. Сохранить тебе жизнь мы никак не можем. Хорошо, говорю. Хорошо, говорю я им. Поднимаю лапки, нет разговору. Но допустим, я буду неслышен, буду незрим, уползу куда-нибудь в щелку, в нору, стану тише воды и ниже травы, как рак. Превращусь в тритона, в пейзаж, в топоним. Нет, они говорят, никак. Нет, они отвечают, никак-никак. Только полная сдача и смерть, ты понял? Хорошо, говорю. Хорошо же, я им шепчу. Все уже повисло на паутинке. Но допустим, я сдамся, допустим, я сам себя растопчу, но допустим, я вычищу вам ботинки! Только ради женщин, детей, стариков, калек! Что вам проку в ребенке, старце, уроде? Нет, они говорят. Без отсрочек, враз и навек. Чтоб таких, как ты, вообще не стало в природе. Ну так что же, я говорю. Ну так что же-с, я в ответ говорю. О как много попыток, как мало проку-с. Это значит, придется мне вам и вашему королю в сотый раз показывать этот фокус. Запускать во вселенную мелкую крошку из ваших тел, низводить вас до статуса звездной пыли. То есть можно подумать, что мне приятно. Я не хотел, но не я виноват, что вы все забыли! Раз-два-три. Посчитать расстояние по прямой. Небольшая вспышка в точке прицела. До чего надоело, Господи Боже мой. Не поверишь, Боже, как надоело. * * * Озирая котел, в котором ты сам не варишься, презирая клятвы, которые мы даем, - не тверди мне, агностик, что ты во всем сомневаешься. Или нет, тверди - добавляя: "во всем твоем". Ибо есть твое - вопреки утвержденью строгому, что любая вера тобою остранена. Есть твое, и мне даже страшно глядеть в ту сторону - до того скупа и безводна та сторона. Где уж мне до упорства черствого, каменистого, хоть надень я мундир и ремнями перетянись. Есть твое, и в него ты веришь настолько истово, что любой аскет пред тобою релятивист. Ход туда мне закрыт. Дрожа, наблюдаю издали: кабала словес, ползучая каббала, лабиринты, пески, а меж ними такие идолы, что игрушками кажутся все мои купола. Не тверди, обнимаясь с тартусцами и с венцами, рассыпая мелкие искры, как метеор, - что с таких, как я, начинаются все Освенцимы, ибо всякая твердая вера - уже террор. Как я знаю всю твою зыбкость, перетекание, разрушенье границ - соблазн его так влекущ! Есть твоя вертикаль, и она еще вертикальнее, но скрывает ее туман, оплетает плющ. Я боюсь плюща - хоть растенье, в общем, красивейшее. Так узорчат лист, так слаба курчавая плеть - но за слабостью этой темнеет такая силища, что и дубу, и грабу опасно туда смотреть. Но хоть все пески, всю пустыню словами вымости, завали цветами, чей многоцветен пир, - не тверди, не пой мне о щедрой твоей терпимости и о том, как в сравнении с нею я нетерпим! О, ты терпишь всех, как большая белая бестия - унтерменша в коросте, прикованного к ярму. Я терплю этот мир иначе - как терпят бедствие. Извини, что я иногда нетерпим к нему. Я не все говорю, не всему раздаю названия, вообще не стремлюсь заглядывать за края - ибо есть зазор спасительного незнания, что тебе и мне оставляет вера моя. В небесах случаются краски, которых в мире нет, - немучительная любовь и нестыдный стыд. Твой пустынный Бог никогда меня не помилует - мой цветущий тебя простит и меня простит. |
Владимир Леви * * * Любовь измеряется мерой прощения, Привязанность - болью прощания, А ненависть силой того отвращения, С которым ты помнишь свои обещания. И тою же мерой, с припадками ревности Тебя обгрызают, как рыбы пирании, Друзья и заботы, источники нервности, И все-то ты знаешь заранее? Кошмар возрастает в пропорции к сумме Развеявшихся иллюзий. Ты это предвидел. Ты благоразумен, Ты взгляд своевременно сузил. Но время взрывается. Новый обычай, Родится как частное мнение. Права человека по сущности - птичьи, А суть естества - отклонение. Свобода - вот ужас. Проклятье всевышнее Адаму, а Еве напутствие? Не с той ли поры, как нагрузка излишняя, Она измеряется мерой отсутствия? Итак - подытожили. Жизнь - возвращение Забытого займа, сиречь - завещание. Любовь измеряется мерой прощения, Привязанность - болью прощания? Виктор Шнейдер ДИАЛОГ В ПОДЪЕЗДЕ От ветров ли, от созвездий, От прохожих ли, Двое прятались в подъезде, Разговор вели. - Ты давно расстался с нею, Но ведь не забыл. Любишь ты меня сильнее, Чем ее любил? Удивленный взгляд он поднял, Дернулось плечо: - Это ты со мной сегодня, А она при чем? - Твой ответ какой-то странный. Слышать я должна, Кто из нас тебе желанней: Я или она? - Ревновать меня не надо Через столько лет. Это ты со мною рядом, А ее здесь нет. - А позволят на том свете Жить в раю с женой - Что бы Богу ты ответил: С ней или со мной? - Я не верю в мир загробный, - И подумал: "Да, Это ты со мной сегодня, А она всегда. Это ты со мною рядом, А она везде..." ...Метеор по небу падал От звезды к звезде. "И звезда с звездою говорит". 23.07.1993 АЛХИМИК Терпит снова и снова алхимик фиаско: Деньги кончились; ртуть остается в итоге Той же ртутью - и плотность ее, и окраска; Нету баб, и приходится думать о Боге. Он подходит и видит в окно слюдяное Не телеги и не черепичные крыши, Не мощеные улицы - нечто иное, Потому что глядит много дальше и выше: Вот кончается грант; с новым тянут резину; Объявляется конкурс на место завлаба; Не проходит реакция с тедеризином; Нету Бога - приходится думать о бабах. 07.04.1993 СОНЕТНЫЙ РОМАНС Я никогда не спрашивал: "А ты?" Я просто говорил: "Люблю. Скучаю", - И притворялся, что не замечаю Из раза в раз ответной немоты. Я никогда не спрашивал: "А он?" Хоть любопытство ревности сильнее, Но кто мог поручиться, что сумею Я не сорваться на обидный тон? Я никогда не спрашивал: "А я?" Кому нужны вопросы на засыпку, Когда стоим и так на кочке зыбкой, Не зная точно, где ее края? Я никогда не спрашивал - а зря Не спрашивал, по правде говоря. 18.08.1999 МОРСКОЙ ДЬЯВОЛ Знаете, что сегодня нам подадут к обеду Вместо осточертевших консервов и макарон? Большую желтую рыбу, похожую на торпеду, Длинную, как корабль, весящую шесть тонн. Башкою остроугольной она пробивала днища И потопила в море множество кораблей. Многих наших собратьев, рыбе пошедших в пищу, Будем держать, считайте, мы на своем столе. Ждала бы нас та же участь, да, видно, на наше счастье Сунулась рыба мордой к нам в машинный отсек, И ее лопастями размололо на части, Но даже того, что осталось, хватит насытить всех. Это наша удача, но не наша победа, И еще неизвестно, что нам грозит за месть. Знаете, что сегодня нам подадут к обеду? Морского дьвола, в общем - не советую есть. Сергей Бережной ИСКУШЕНИЕ ХУАНА ДА ДИОСА Памяти Серджио Леоне Однажды словно в мареве привиделось: По пересохшим венам мертвых рек Под звон колоколов пустых пресидиос Идет забывший бога человек. Он смерть свою ощупывает слепо, Как прерии небритое лицо, Бредя меж скал, как будто вбитых в небо Копытами подземных жеребцов. А по ущельям пасмурного мира, Как по изломам высушенных строк, Осколки снов ища на дне потира Бредет забывший человека бог. И жизнь его, бездарна и нелепа, Бессмертием стекает по кресту... И, словно человек, он шарит слепо По неба разведенному мосту. Но, вечность обуздав, им дарит милость, Являет им конец пути и цель Безумный, как пророк, Хуан да Диос - Звонарь прихода мертвых Сан-Мигель. Он словно чистит небо ватным облаком, Он знает, что земле от неба нужно... Хуан да Диос ударяет в колокол, Чтобы призвать в могилы безоружных. Мачете, багинеты, сабли - наголо! По ним тела протащат кони волоком... Мелькнет клинок меж звезд бескрылым ангелом - Хуан да Диос вновь ударит в колокол. Под звук не шире девичьего волоса Уходят мертвые, живые - умирают... Хуан да Диос колокольным голосом Провозглашает Землю новым раем. Он верит, что забывшие забвение Вновь обретут утраченные милости, В пыли греха он ищет мед прощения, А в смерти - возвращение невинности. Он приказал иссякнуть бурным рекам, Он пересек пути - и ждет итога. Он верит, что забывший человека В одно сольется с позабывшим бога. И демон со стигматами Иисуса Стальные крылья скроет белым пологом - И клювом каменным благословит да Диоса, И зазвенит да Диос, словно колокол... 5.08.2003 Лев Вершинин ИЗ ПОЭМЫ "ДЕКАБРЬСКИЙ СОН" Я вас убил на Кавказе. Поверьте, так было лучше. Кто пишет, тот знает, право, когда погасить свечу. Но вот - зову для беседы. Согласны ли вы, поручик? "Извольте, сударь, извольте. Отказывать не хочу..." Вы помните? Лед и площадь. Укрыться негде и нечем. И снег под Петром дымится. И глупо сломался меч. Скажите, а очень страшно в каре стоять под картечью? "Ах, сударь, совсем не страшно. На то она и картечь!" Я знаю, что это больно, но вы попытайтесь, ладно? Припомните: мох на стенах и лязг, сводящий с ума... Скажите, а очень страшно на нарах хлебать баланду? "Ах, сударь, совсем не страшно. На то она и тюрьма!" Понять мне признаться, трудно, а впрочем, дело не в этом. Мы с вами в полном расчете, никто из нас не в долгу... Скажите, а очень страшно, когда в грязи эполеты? "Не знаю, сударь, не знаю. Сочувствовать не могу..." Александр Мазин * * * Если я кормчий на судне моем, Значит, ты - ветер, летящий беспутно. Но почему ясноглазое утро, Только помедли, - окажется днем? Только помедли - окажется днем, Душным и влажным, текущим устало В настежь раскрытый оконный проем Запахом дерна и криками галок? Запахом дерна и криками галок Вместо терпчайшей вихрящейся пены? Ах, почему, почему, непременно, Волны, уйдя, оставляют так мало? Вместе мы влагу соленую пьем. Мне ль удержать своенравное судно, Если ты - ветер, летящий беспутно? Если я - кормчий на судне моем? Екатерина Агафонова Мне казалось - я бегу Полем На не чующих травы Лапах: Я не помню никакой Боли, Смерть была - один большой Запах. Помню небо - Древний Кот многоликий. Отряхнулся и пошёл, Как по карте. Не взаправду же ведь я - Дикий, Чтоб смотреть, что там лежит На асфальте. А потом запахло мёдом и мятой, Я в траву влетел по самые уши И решил, что в новой жизни (девятой) Буду тем же, кем и был, только лучше. Был котёнком, в сказки не верил, А потом забыл, как все забываем - Здесь всегда распахнуты двери, Это место называется Раем. Рай кошачий, до последних окраин, Благодать для тех, кто здесь поселился. Но уж больно убивался хозяин - Я чуть сразу же назад не родился. Весь поникший от нахлынувшей скуки, Брёл по Раю в поисках дома И уткнулся в чьи-то тёплые руки, Руки пахли странно знакомо. Не запомнилось лицо и окраска - Прятал морду в вороте платья. Был покой и тихая ласка, А потом нас встретили братья. Было солнце (просто так, не в окошке) Золотым, как рыбка на блюде. И все были мы здесь - общие кошки, А у нас, конечно, - общие люди. Мы со взрослыми котами небрежно Выходили в круг - померяться силой, И мурлыкали мне кошки так нежно, Потому что я большой и красивый. Здесь тепло всегда, и чисто, и сухо, Не бывает ни дождей, ни метели. Раз порвал я, значит, Серому ухо - Зажило, и пожалеть не успели. Серый крут, он подох, видно, в драке. Серой масти - аккурат мой братишка: По ночам ему всё снятся собаки, Он рычит на них во сне, но не слишком. Мне же снится: я бегу Полем. Каждая травинка - Резная: Может, каждый выбирать Волен? Я всего лишь кот, я - Не знаю. Аргонд Трубы на крышах старого города, Солнечный ветер гуляет по улицам. Теплый денек - отчего же так холодно? Солнце в глаза: остается лишь жмуриться. Мир окружает - большой, неприветливый; Я просто кот, пушистый и маленький. В чередованьи закатов с рассветами - Вечное небо и крыши под лапами. Путь бесконечный мой между антеннами Под безымянное ветра кружение: Плавность шагов обрывается стенами - Я на краю прерываю движение. Хочется вниз, но мы, кошки, - живучие. Хочется взвыть; но у нас так не принято. Хочется, чтоб сквозь метели колючие Кто-то позвал меня - тихо, по имени. Смены сезонов по расписанию, Дни, друг на друга до боли похожие. Давят на психику мрачные здания, Лужи, машины, собаки, прохожие. Это пройдет: все когда-нибудь кончится. Шрамы на шрамах... Бывает. Случается. Просто сработал капкан одиночества; Только вот выбраться не получается. Все бесполезно - на шкуре проверено. Крыши и ветер - удел для бездомного. Здесь - только небо - жестоко-весеннее, Близко-далекое, ясно-бездонное. Трубы на крышах старого города, Солнечный мир моего одиночества. Ласковый ветер... мне холодно... холодно! Теплых касаний ладонями хочется..! Сеата (Анна Володина) В умах революция красится алым, На деле - лишь мокрым. Все карты - в рукав безрассудным и шалым, Но - тишь, серость, охры. И, кажется, душно, и молча-нет мочи, И будто - несложно И делать, и плакать, менять что-то хочешь - Но так лишь, как должно. Счастливцы живут, осиянные славой, В преддверьи забвенья Над мрачной толпой, закипающей лавой, Рожденной в мученьи. Дай искру - восстанут из мрака, из смрада, Из грязи, из лужи - Разверзнется зев беспощадного ада, В штыки и под ружья. Но - тщетно. Смятенье. Подмокли запалы. Задумались. Встали. Молчащие трупы в платках очень алых. Роса на металле. И все ж - снова солнце, и вот - та же Волга, Спокойствие даже. Но ждать пермен остается недолго, Но мне-то - куда же? SILENTUM В небе, беспамятным миром дрожащего, Пахнет течением ссохшихся дней Грузные гроздья на землю упавшего Снегом по коже рисуют больней. Листьями в полутенях и безбашенных Смехом недетским несущимся в ряд, Воском на лицах недетски накрашенных Плечи и локти по взгляду искрят. Пылью с озоном по носу и парящим, Лег перегноем на самое дно Что-то проехалось, будто играючи По дребезжащему сердцу в кино. Винные реки, кисель - побережьями, Дикое кодлой в бесцветье - грачи Время - назад. Но словами непрежними Пусть дежавю беспечальных. Молчи. Виталий Кольцов * * * К чему я это - понять хоть мне бы. Вхруст, без пощады и без причин, В глаза и горло рушится небо Метелью цвета ультрамарин. О день расплава! Вскипело - время. Час равен часу и миг суть миг. И здесь. И: там-то. И надо всеми. Почти как знаю из лучших книг. В тетрадях тайных пылают строки, Струится жаром дыханье уст. Экстремум судеб. Акмэ эпохи. Возможность верить в возможность чувств. Наталия Демичева Снегом ли я твои плечи окутаю, светом ли - все не согрею. Что толку просить "прости меня"? Так же, как песни судьба - быть когда-нибудь спетою, мне суждено для тебя оставаться именем. Знаешь, а в жизни моей все наладилось, вроде бы. Только, оставшись осколком того мироздания, ваза, подарок твой, жмется в углу юродивой. Вместо монеток обрывки стихов ей кидаю я и говорю с тобой. Мне временами кажется, что напишу письмо, возьму в руку ножницы, вырежу буквы, перемешаю в кашицу: это ж не паззл - вдруг по-другому сложится? Что-то опять не о том... У нас уже холодно. Я ношу свитер, ты помнишь - тот, теплый, с воротом? Только без снега зима - правитель без подданных. А у тебя? Есть ли снег в другом конце города? Сны мне начали сниться. Считаю их вещими, зная теперь, что время не лечит - уродует. Так сплошь и рядом бывает: понравилась вещь тебе, но приговором висит вместо ценника - "Продано". Впрочем, я все же купила кисточки беличьи, чтобы портрет твой писать... Несмотря на старания, не получился: все время теряются мелочи. Видно, не зря упрекал меня в невнимании. Ясно, что снова письмо у меня не получится: сколько ни мучаюсь - так и пестрит недочетами. Вон, уж весна на дворе - воробей пьет из лужицы. Может быть, просто сказать тебе, что...(зачеркнуто) Традо КРЕСТИКИ-НОЛИКИ Садись, вот свободный столик. Опять ты уселся в профиль! (два крестика... нолик... нолик... ) Тебе как обычно, кофе? Опять ты во что-то играешь! Похоже, что ты безнадёжен... (два крестика... ближе к краю... и больше ничто не тревожит...) О, как ты упрям и нахрапист, кому расскажи - не поверят! (крест-накрест... нолик... крест-накрест... на стены... на окна... на двери...) Каких ты там ищешь решений? Очнись же, твой кофе стынет! (мишени... везде мишени... и выстрелы... сплошь холостые...) А может не кофе, а чаю? И хлеб тебе маслом намажу... Послушай, твоё молчанье похоже на гнусную кражу! И вычурно, как анапест! Возьми бутерброды с икрою... (крест-накрест... нолик... крест-накрест... стучитесь, и вам откроют...) Ты просто из чувства мести? Скажи, ты способен слышать? (два нолика... крестик... крестик... опять ничего не вышло...) Ты хуже, чем алкоголик! Ты просто бездарный мечтатель! (два крестика... нолик... нолик... а крестик тут был некстати...) Вот, чёрт! Я устала быть вместе с твоей сумасшедшей блажью! (два нолика... крестик... крестик... и кто проиграл - неважно...)